– Я что-нибудь придумаю, – уклончиво пообещал я. – Ты не против, если некоторое время побудешь одна? Пороюсь в старых запасах.
Девушка раздраженно передернула плечами и уставилась на меня с нескрываемым возмущением. И что нам опять не по нраву?
– Надеюсь, ты не на вещи покойников намекаешь? – гневно выдохнула она. – В таком случае я похожу босиком. Все лучше, чем надевать обувь мертвецов.
Я даже закашлялся от такого нелепого и гнусного предположения, не сразу найдя, что на него можно ответить. И ведь не выругаешься, хотя очень хочется.
– Милое создание, – справившись наконец с законным негодованием, прошипел я, – вы только что нанесли мне оскорбление, за которое мужчина тотчас бы получил вызов на дуэль. Уж не намекаете ли вы, что барон Вулдиж из рода потомственных некромантов, который берет начало от самого Сурина Проклятого, в свободное время занимается грабежом могил?
Девушка испуганно охнула, только сейчас осознав, какую глупость сморозила, и в умоляющем жесте скрестила на груди руки. Я хотел было еще немного попугать Ташу, даже открыл рот, чтобы просветить ее насчет возможного наказания за неосторожные слова, которому, не задумываясь, подверг бы ее любой некромант, но передумал, заметив, как она в один момент залилась мертвенной бледностью, находясь едва ли не на грани обморока. М-да, какое нежное создание мне, однако, досталось.
– Замнем эту тему, – вздохнув, предложил я. Подошел к двери и уже оттуда кинул, не оборачиваясь: – Я скоро вернусь. Только наведаюсь в соседнюю деревню. Говорят, там недавно девушку примерно твоего возраста похоронили. Ее вещи вполне тебе подойдут. Подумаешь, подгнившие немного и могильными червями попорченные.
За моей спиной послышалось невнятное восклицание и шум, будто Таша, не удержавшись на ногах, с размаху села на кровать. Ничего страшного, будет знать, как некроманта зря обижать. Пусть учится хорошим манерам, раз ближайшее время нам суждено провести рядом. Мои нервы тоже не железные.
В действительности я отправился в комнату матери. Стоит признать, делать этого мне совершенно не хотелось. У леди Аглаи, упокоившейся больше десяти лет назад, при жизни был такой взрывной темперамент, что легенды об этом до сих пор блуждают по окрестным селам и деревням. Помнится, однажды какой-то неразумный крестьянин решил продать в замок несвежую рыбу, полагая, что знатная дама вряд ли опустится до выяснения отношений и возврата денег. Как же жестоко он ошибался! Матушка отыскала горе-дельца и собственноручно отхлестала его тухлым карасем по щекам, ради такого случая не побрезговав замарать холеные ручки.
Именно тяжелый характер и стал причиной бурной загробной жизни моей матери. Проклятье Темного Бога, из-за которого мужчины рода Сурина долго не могли упокоиться после смерти, никогда не распространялось на женскую половину семейства. Этим обстоятельством, видимо, и решил воспользоваться мой отец, барон Савиш, когда матушка застукала его на сеновале с дородной крестьянской девкой. Конечно, батюшка мог бы оправдаться, что до непосредственного процесса измены у них дело не дошло, ограничившись лишь бурной прелюдией, но, зная норов своей жены, он от страха даже слова не сумел выдавить из себя. Более того, тотчас же малодушно удалился в земли мертвых, говоря совсем простым языком – умер на месте от разрыва сердца. Девка, естественно, крик подняла и, путаясь в задранной юбке, убежала куда глаза глядят, здраво рассудив, что разобиженная и обманутая супруга барона теперь ее вообще со свету сживет. Несмотря на невысокий рост и хрупкое телосложение, леди Аглая была знаменита на всю округу скорой расправой и очень тяжелой рукой. Правда, она быстро отходила и щедро оплачивала слугам постоянные оплеухи и затрещины, но в данном случае вряд ли речь зашла бы о прощении. Так крестьянку в этих краях больше и не видели. А зря, если бы она осталась, то узнала бы, что моя матушка даже не думала ее преследовать. Перед ней стояла более важная задача – покарать изменника. Конюший, который подглядывал за семейной сценой, потом рассказал, что леди Аглая вскричала нечеловеческим голосом при виде умиротворенной улыбки, навеки застывшей на лице моего отца: «Ах так?! Да я тебя из обители любого бога за шкирку вытащу!» – и немедля удалилась за супругом в лучший из миров, оставив меня в пятнадцать лет круглым сиротой.
Полагаю, она осуществила свою угрозу, потому как вечером этого же дня разразилась такая жуткая гроза, которой в округе не видели ни до, ни после нашей семейной трагедии. Слуги потом клялись, что слышали в раскатах грома до боли знакомые интонации леди Аглаи. Наверное, это она порядок на небесах наводила. По всей видимости, это ей вполне удалось. По крайней мере, уже через неделю она заявилась в замок и принялась строго допрашивать его обитателей: кто из них был в курсе любовных похождений моего батюшки. А поскольку в курсе был практически каждый, то гнев леди Аглаи не ведал границ. За неполный месяц она умудрилась разогнать всю челядь, которой совершенно не понравилась месть покойной хозяйки, как то: выбитые из рук подносы с едой, жуткие отражения в зеркалах, насылаемые кошмары и многое-многое другое. Только через месяц, когда взял полный расчет конюший, бывший последним свидетелем прелюбодеяния моего отца, матушка более-менее успокоилась. А я в свою очередь остался совершенно без прислуги и до сих пор не могу найти желающих занять вакантные места. Так и приходится довольствоваться помощью Тонниса и Райчела, который присматривает за фамильными склепами и подвалами замка.